Письмо Борхи

Я пишу тебе из моря, но это совсем другое море. Буря приходит за бурей — похоже, что мы плывём в ад, но мне не страшно. Я сижу в трюме и повторяю слова, которые сказал пророк Иона в брюхе кита. Думаю о том, что со мной случилось. Иногда самому с трудом верится, что это было вправду.

Всё началось с того, что я бежал из Доностии, как Иона когда-то бежал от Бога. Бежал из дома, в который вернулся после долгого плавания и где не находил себе места. За месяцы моего отсутствия жена научилась прекрасно без меня обходиться. Чинить в хозяйстве нечего — всё ладно. Мои земли за деньги пахал другой мужчина. Даже дети меня не узнали, спрятались под стол. Жена вытолкала их, они через силу поцеловали меня в бороду и умчались на луг к пастуху, который играл с ними и рассказывал им сказки. Мои младшие даже звали его папой. Дома я вставал на рассвете, ложился, когда появлялись звёзды, а в промежутке понятия не имел, чем заняться. Потому убежал. Забыл про пример пророка Ионы: кто бежит, тот всегда вернётся.

Я сказал жене, что меня позвали на китоловное судно. Китоловам платят больше, чем рыбакам, ведь китовый, тюлений, тресковый жир — это сок жизни. Он питает и греет, благодаря ему светятся все лампадки. Жена легко отпустила меня. Сказала: «Заработаешь много денег, дом новый справим». Поцеловала в нос и в лоб, но не в губы.

Я соврал ей. Я сам попросился на то судно. Даже пришлось пойти на хитрость и хорошенько напоить ликёром орухо одного китолова в баре. Пока парень лежал в беспамятстве, я сказал капитану, что моряк поволокся за женщиной на сухие земли, а я хочу занять его место.

— Умеешь бросать гарпун со шлюпки?

— Умею.

— Ловил хоть раз белобоких дельфинов?

— Ловил.

Капитан не поверил. Он поднялся на свой корабль. Я выжидал, сидя на бочке в порту. Когда над водой появился месяц, капитан крикнул мне с борта:

— Эй ты! Завтра поплывёшь с нами.

Я побежал домой, чтобы провести последнюю ночь на земле и со всеми проститься.

Наш путь лежал на другой край залива Бискайи. Я был счастлив потерять берег из виду. Скучал по ветрам и вечерним посиделкам с мужчинами в трюме. На одной из таких посиделок китоловы рассказали мне про О’Бразил — остров счастья. Поведали, будто земля эта окружена плотным туманом и лишь раз в семь лет открывается людям.

— Что там, на той земле?

— Там нет печали. Там просыпаешься — и легко на сердце.

Грустные глаза встретились с полными тоски глазами. Парусник шёл на север, послушный ветру.

Мы провели так месяц, а может, два. Беды ничто не предвещало. Но однажды ночью Иньиго сказал:

— Мы под этими звёздами уже плыли.

Другой моряк добавил:

— Луну второй раз огибаем. Какая-то чертовщина.

Вдруг рулевой попятился: штурвал начал крутиться сам, то вправо, то влево. Смотрящий крикнул с мачты:

— Ребята, вокруг пелена, ничего не видно.

— Это Сальстраумен! — воскликнул кто-то.

— Что это? — спросил я, не зная к кому обращаюсь.

— Водоворот. Он засасывает корабли, китов, ветры и время. В его воронке всё сливается в одно, разгибается, мнётся, рвётся.

— Мы мертвецы?

— Скорее всего. Из Сальстраумена никто на наш берег не возвращался.

— Тогда почему ты спокоен?

— Я жил так, чтобы не бояться умереть. Я был счастлив.

Я хотел разглядеть лицо этого моряка, но не смог: месяц заволокла дымка.

Умирать я боялся. Круги становились короче. Кто-то пил креплёное вино прямо из бочки. Кто-то смотрел на мутные звёзды и разговаривал с мамой. Кто-то начал читать молитву из книги пророка Ионы: «…Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня. Все воды Твои и волны Твои проходили надо мною. Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня, морской травой обвита была голова моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя…» Услышав эти слова, я заплакал. Посмотрел на небо, вручил Ему свою жизнь и, как Иона, попросил о спасении.

«Я помогу, потому что люблю тебя. Но спасёшь себя только ты сам. Для этого я дал тебе Дух. Трудись Духом», — донёсся до меня голос. Я открыл глаза, оглянулся, но никого не увидел.

Бесшумный водоворот закручивал нас всё сильнее. Несколько человек не выдержали, прыгнули в воду и сразу исчезли. Парусник начал крениться набок, я схватился за борт. Посмотрел вверх и увидел, что Млечный Путь скривился, а звёзды в созвездиях поменялись местами. Опустил взгляд на воду: что-то заблестело на дне, как если бы луна утонула. Нас закручивало сильнее. От скорости всё сделалось одним сплошным потоком тьмы и света. Мы успели попрощаться с жизнью. Корабль завертелся вокруг своей оси, вдруг замер и поплыл обратно. Круги начали расширяться, нас относило прочь от воронки.

— Сальстраумен поменял направление! — крикнул Иньиго.

Мы принялись обниматься. Когда успокоились, поняли, что нас на корабле осталось всего восемь. Пришлось возвращаться в порт, чтобы набрать команду. Капитан сверился с компасом и сам встал у руля. Только ночь не прекращалась. Мы десять раз поели, трижды подолгу спали, а зари не было и в помине. Тогда я понял: ни водовороты, ни морские чудовища… бесконечная ночь — вот что жутко.

Под конец третьих суток, когда мы едва не сошли с ума, горизонт наконец засиял белым. Капитан сказал:

— Как странно, что рассвет на юге.

Но мы не обратили внимания на его слова — мы ликовали. В тумане начали вырисовываться знакомые порт и город. Вблизи мы заметили, что порт всё же немного отличался от того, из которого мы уплыли. Маяк, что обрушился в море, вновь стоял целым. Были открыты лавки, каких давно не существовало. Но я тогда не придал этому значения. Хотел лишь побыстрее ступить на землю, лечь на неё, прижаться к ней лбом и сказать: «Господи, спасибо».

Я помчался к своим, чтобы скорее обнять жену и детей, но дома в обычном месте не обнаружил. Уже тогда меня пронзила догадка, но я отмахнулся: «Нет, быть такого не может». Всё же, чтобы удостовериться, решил пойти к дому моих родителей, который давно разобран. Шагал через яблоневый сад, и все деревья в нём были молодые, как в моём детстве. Вдруг замер: родительский дом стоял на прежнем месте. На окнах были знакомые шторы, горшки с цветами. Я подкрался ближе и в просвет между занавесками увидел свою сестру. Она наливала кипящую воду в бочку. На табуретке лежали зелёное мыло и полотенце. Ей было семнадцать, и она улыбалась. В то время она была влюблена в гробовщика с тонкими усами. Ещё не знала, что скоро выйдет за него замуж, растолстеет, родит двоих, а потом он ей изменит с трактирщицей и заразится дурной болезнью.

Я подошёл к другому окну — там моя мама с грустным лицом помешивала лук на сковородке. Понял, что слова Иньиго оказались правдой: в водовороте скривилось время. Мы причалили не к тому берегу, от какого отплыли, а к тому, который был на двадцать лет раньше. Я развернулся, чтобы скрыться в тени сада, и увидел мальчика — это был я семилетний. Я боялся вспоминать об этом мальчике, боялся о нём думать. Убегаешь, Иона? Буря будет такая, что ты вернёшься.

Мне нужно было убежище. Я побрёл в пустой дом пастуха Пако. Летом он пас овец высоко в горах, а значит, я мог воспользоваться его жилищем, чтобы спокойно обдумать, как быть дальше. Я спасся из водоворота, но попал в мир, полный чудовищ. Здесь на каждом шагу ржавый капкан, силки, яма с шипами. Из кухни Пако я видел вяз, на который мы с мальчишками забирались. Я хотел быть главарём, самым сильным и быстрым. Лез на макушку дерева, рисковал, чтобы не выглядеть жалким. Жалким… именно таким я чувствовал себя каждый миг в родительском доме.

— Память — это проклятье. Как ни стараешься забыть страшное, всё равно его придётся вспомнить.

Я сжал голову кулаками. Посидел так немного, наконец сделал вдох и огляделся: в доме Пако было сыро и неуютно. С потолка на верёвках свисали вяленые колбаски, вдоль стен стояли пустые кувшины. В углу валялись гнилой матрас и подстилка. Я принёс из сарая свежей соломы, застелил мешковиной и на ней улёгся. Смотрел в окно, как чёрные листья дрожат в лунном свете, пока веки сами собой не закрылись.

Утром паника погнала меня в порт. Там я пытался найти капитана, чтобы уговорить его уплыть из этого проклятого места. Шатался по улочкам города, встречал людей, которых давно не стало. Каждого хотелось потрясти за плечи и сказать: «Эй, живи лучше!» Но потом думал: я-то чем от них отличаюсь? Что толкового я сделал со своей жизнью? Женился, потому что время пришло жениться. Ходил в море, как все мужчины нашей деревни. Пока качался на волнах, ждал встречи с землёй, а на земле чувствовал себя лишним. Для такого ли жалкого бремени меня сотворил Создатель? Мальчишкой, я мечтал открывать невиданные страны, дышать чужим воздухом, наполнять глаза миром. А теперь… чем я лучше всех этих людей, которых встречаю? Все они закончат свои дни в тихом омуте одинаковой жизни. Вместе с ними закопают в землю их мечты и таланты. На их надгробиях нужно бы написать правду: «Рождён, чтобы жить в полную силу, а жил трусливо и слабо». Но вместо этого высекают имена, цифры. Как если бы они что-то значили. Значит лишь жизнь, которую стоило прожить красиво, но которая была навсегда упущена из-за страха.

Не поднимая глаз от дороги, я поволокся прочь из порта. Вернулся в хибару Пако и начал думать: когда же именно в моей судьбе всё сломалось? От этих мыслей под душной крышей сделалось невыносимо. Я вышел на воздух и побрёл в сторону гор. На тропинке мне встретился я-мальчик.

— Здравствуй, — сказал я себе маленькому.

Он сделал несколько шагов и оглянулся с опаской.

— Это правда, что там дальше, — я махнул рукой, — можно найти дикие сливы?

Мальчик кивнул.

— Сколько до них идти, не подскажешь?

Он рассматривал меня, медлил.

— Я Борха, брат пастуха Пако. Пришёл пожить в его доме, пока он в горах на всё лето.

Мальчик заморгал, лицо его смягчилось.

— Меня тоже зовут Борха. А откуда вы пришли?

— Из далёкого города, который называется Порту. Был там?

— Нет, я нигде не был, кроме Бильбао.

«Я тоже», — подумал я.

— Но очень хочу побывать, — продолжил мальчик. — Как там, в Порту?

Пока мы шли в гору, я рассказывал ему то, что узнал от других моряков. Мальчик кусал губы, а в его глазах зажигались чужие звёзды, мерцали огоньки на далёких башнях, пролетали большие алые птицы, по узким улицам ходили женщины в расшитых нарядах. От моих историй на его тонких ручках появились мурашки.

Мы наелись диких слив и направились обратно к деревне. В ту ночь мне спалось лучше. Утром я встал с улыбкой и решил, что снова хочу с собой маленьким повидаться. Я знал, где искать мальчика. В этот раз мы пошли к берегу. Я питал его душу выдумками, а он слушал и кидал камни в спокойную воду бухты.

— Теперь ты расскажи мне про себя, — попросил я.

— У меня всё хорошо, — выпалил он. — У меня есть сестра, мама и папа. Отец скоро вернётся из плавания. Я их очень люблю.

— А они тебя?

— И они меня любят.

Я знал, что это неправда. Никому до этого мальчика не было дела. Его сестра думала лишь о том, как бы скорее выскочить замуж. Мать — как угодить мужу, чтобы тот не злился. А отец ни о ком, кроме себя, не думал.

Я положил руку ему на плечо.

— Ты хороший мальчик.

Он отвёл взгляд — не поверил.

На следующий день я сделал удочки и повёл его рыбачить. Мальчик поймал окуня и засмеялся. От его смеха мне сделалось так хорошо…

Я научил маленького Борху плавать. Мы раскачивались на верёвке и прыгали с обрыва в воду. Затем искали в лесу редких жуков, я придумывал для них названия. Он мне верил, всюду следовал за мной, спрашивал и восхищался. А потом приходило время прощаться, и взгляд его делался грустным.

Я возвращался в дом Пако, срывал с ниточки под потолком колбаску, садился ужинать перед окном. Смотрел на закат и говорил:

— Я был чудесным мальчиком. Как я мог так себя ненавидеть?

День шёл за днём. Я забыл о порте, о водовороте, о жене, о своей прежней жизни. Мы с маленьким Борхой исследовали пещеры, бегали с холмов наперегонки, искали тропинки контрабандистов. Но лето кончилось, начали желтеть листья. Ветер поменял направление: теперь спускался с гор, а не дул с залива. Солнце грело меньше и уходило раньше. Вот-вот должен был вернуться Пако.

В день нашего прощания мы с маленьким Борхой шли вдоль берега. Он собирал в карманы красивые камешки и ракушки. Радовался каждой находке. Я заметил, что он стал улыбаться чаще. Мы сели на песок, там, где волны накатывали осторожно.

— Наступила осень, — начал я.

Мой голос задрожал, и он всё понял.

— Ты уходишь, потому что возвращается Пако?

— Да.

— Я хочу пойти с тобой.

— Тебе нельзя со мной, тебе нужно остаться. Но прежде чем я уйду, хочу сказать тебе что-то. Даже если тебе плохо, помни: ты хороший. Ты добрый, умный, ты замечательный мальчик. Всё, что ты захочешь, возможно. Если кто-то из твоей семьи скажет, что это не так — не слушай. Они ранят тебя, потому что сами страдают. Я знаю, сколько несправедливости тебе пришлось вынести, и придётся вынести ещё больше. Я бы хотел оберегать каждый твой шаг, но не могу. Сегодня я уйду, но я никогда тебя не оставлю. Обещаю, мы встретимся очень скоро. Куда ты мечтаешь поехать?

— В Порту.

— Давай увидимся в Порту. Когда тебе будет сложно, а сложно, мой мальчик, будет; я всегда буду говорить с тобой отсюда, — я положил руку ему на сердце. — Спроси меня, как поступить, и ответ услышишь.

Я обнял его, погладил по костлявой спинке.

— Я хочу быть таким же смелым, как ты, — хрипло сказал мальчик.

— Ты ещё смелее, чем я, Борха.

До молодого яблоневого сада мы шли молча. Мальчику оставалось несколько шагов до дома, где ему страшно и одиноко, где он чувствует себя бесполезным и виноватым.

— Прощай, Борха.

Я ещё раз обнял его и зашагал, изо всех сил стараясь не оглянуться. На душе было легко, я был спокоен. Знал, что в любой миг могу положить руку на сердце и сказать: «Здравствуй, Борха». Он ответит мне, удар за ударом.

Я шёл в сторону Порту. Каждое утро, едва просыпался, клал ладонь на грудь: «Борха, здравствуй! Наступил новый день, давай проведём его, как мы мечтали?» Сердце билось — мальчик внутри меня улыбался.

В Порту я заглянул в трактир на Руа-ду-Карму. В нём было полно пьяных моряков. Я знал, что так пьют, когда покидают землю.

— Куда вы? — спросил я одного.

— В страну Бразилис.

В тот миг я вспомнил про О’Бразил, остров счастья, о котором рассказывал китолов Иньиго. «Поплывём искать эту волшебную землю, Борха?» «Да! Да! Да!» — звучало внутри меня с каждым ударом.

Так я оказался на этом корабле, посреди жуткой бури. Сейчас темно и страшно, но скоро засияет солнце, а на горизонте появится новый богатый берег.

Мы с маленьким Борхой верим, что так и будет…