Письмо из джунглей

Дорогая Агнес,

я пишу тебе из сердца джунглей. Скажу первое, что ты хочешь узнать: да, я добрался. Я в городе, где каждый находит счастье, я в лучшем месте на свете. Пишу и как будто слышу твой голос: «Как там? Как ты нашёл его? Как наш мальчик?» Расскажу тебе всё по порядку и надеюсь, ты сможешь простить меня за то, что случилось.

На семнадцатый день пути Джек споткнулся о корень и подвернул ногу. Мы с Рэли дотащили его до индейской деревни. Я попросил Рэли присмотреть за нашим сыном, а сам двинулся дальше. Ты ведь понимаешь: когда цель так близко, я не мог терять время, оставаясь на месте.

Шесть недель в полном одиночестве я брёл по джунглям. Научился у индейцев плести мосты из лиан и перебираться через страшные взбалмошные потоки. Перед сном раскладывал вокруг себя капканы, потому что некого было оставить на страже. Жарил ящериц и лягушек, иногда удавалось разжиться рыбой. Видел цветы-хищники и крыс, размером с бульдога. Наблюдал, как гигантская анаконда скользила под покровом спокойной речки и высовывала желтоглазую голову из воды, чтобы приметить жертву. Местные предупреждали меня: если встретишься взглядом с этой змеёй — окаменеешь. Она подберётся к тебе, неподвижному, и тебя проглотит. Но, дорогая Агнес, опасность таилась не в глазах анаконды: другой взгляд превратил меня в камень.

Как-то я сидел у костра и сушил ботинки, вдруг из леса вышла женщина в белом платье. Прежде я не встречал таких женщин: она была высокой, с меня ростом. У неё были чёрные волосы и золотистая кожа. За спиной у неё был колчан со стрелами, через плечо висела плетёная сумка. Широкий пояс был вышит узорами, каких я никогда не видел. Она стояла передо мной босая и глядела дерзким насмешливым взглядом — женщины так обычно не сморят, а те, кто смотрят, никогда не выходят замуж.

Я жестом предложил ей присесть к костру. Она с большим достоинством согласилась. Я заговорил на диалекте местных индейцев — она его знала. Сказала, что её зовут Яра, и что она пришла в поселение неподалёку проведать друга. Спросила меня, куда я иду. Я признался, что ищу таинственный город. Он, согласно моим подсчётам, должен быть где-то рядом.

— Что за город? — она прищурилась.

— Тот, что давно потерян. Дороги к нему нет — каждый ищет её сам. Но кто попадает туда, навсегда там остаётся. Люди в том городе счастливы и богаты, и живут разумнее, чем остальные люди.

— Я знаю это место.

От её слов я задрожал всем телом.

— Ты была там?

— Да. Там всё, как ты говоришь.

— Отведи меня туда.

Она молчала.

— Я заплачу тебе, сколько попросишь.

Она молчала.

— Почему ты не отвечаешь?

— Сомневаюсь, готов ли ты увидеть, что тебе предстоит увидеть.

— Да! Да! Готов.

— Это надо проверить.

— Как?

Она улыбнулась и отвела взгляд.

— Идти туда долго. Очень долго.

— Но по моим подсчётам…

Я достал из рюкзака свои записи, карты и компас. Она выхватила их у меня из рук и бросила в костёр — труды нескольких моих лет вспыхнули и исчезли.

— Что ты сделала?

— Тебе это больше не нужно, — сказала она таким голосом, что я ей поверил.

— А что мне нужно? — спросил тихо.

Она посмотрела своим невыносимым взглядом. Взяла котелок из моего рюкзака, зашагала на звук ручья, принесла воды и залила костёр.

— Пойдём, пока горит солнце.

Я отправился за ней, дорогая Агнес. Мне ничего другого не оставалось.

Ты спросишь, сколько суток я провёл с ней? Не знаю, но шли мы долго. В джунглях не видно звёзд, потому я не ведал, в каком мы идём направлении. Ясно было одно: с каждым днём я ненавидел её всё больше. По утрам она подолгу валялась на своей подстилке. Потом набирала воду в реке, выставив напоказ бёдра. Разжигала огонь своим дыханием, подвешивала котелок, растирала в глиняном стакане травы, смотрела на меня как лисица. После завтрака принималась точить наконечники стрел о камень.

— Может, двинемся в путь?

Я злился, она улыбалась — знала, что без неё мне не выйти отсюда. Вставала, оглядывалась, слушала лес и вела меня куда-то. Шагала неспешно, смотрела по сторонам, словно видела эти места впервые. Золотистые ноги мелькали в разрезах белого платья. Она нюхала цветы, трогала листья.

— Яра! — иногда не выдерживал я. — Пойдём же!

Она ухмылялась:

— Ты так торопишься, что проскочишь мимо.

Мы останавливались на привал, когда она решала. Пока я искал дрова, она уходила в джунгли и возвращалась с охапкой фруктов. Я варил суп из своих консервов. Предлагал ей, она отказывалась.

— Нам идти до вечера, ты проголодаешься.

Эта женщина качала головой. Я понял, убедить её невозможно: она хитрая и упрямая, как все индейцы. Взваливал на себя рюкзак, она брала свой колчан со стрелами и лёгкую сумку. По дороге не пропускала ни одного водопада — купалась в каждом. Луна успела родиться дважды, прежде чем она привела меня в свою деревню. Там я понял: чертовка водила меня кругами, потому что я слышал бой тех барабанов повсюду.

К ней подошли её бабушка и мама.

— Куда ты пропала на столько дней, Яра?

Вместо ответа она указала на меня взглядом. Нас обступили селянки в таких же, как у неё, белых платьях. Пришли мужчины в белых штанах и рубашках. Первое, что меня поразило: все до одного пожилые люди там были красивы. Старухи выглядели привлекательнее молодых женщин.

Вечером деревенские разожгли костёр. Мы поужинали тапиокой и жареной тыквой. Потом индейцы принесли барабаны, начались танцы. Я сидел в стороне и наблюдал за ними. Яра подошла ко мне со своим барабаном и примостилась рядом.

— Танцуй, я для тебя поиграю.

— Нет, — качнул головой я.

— Ты попробуй. Увидишь, как это приятно.

Она поставила точку таким взглядом, что я поднялся на ноги. Её ладони забили в натянутую на деревянном кольце кожу. Мои плечи качнулись, согнулись колени, вверх поднялись руки. Она глядела на меня уже не прищуренными, а раскрытыми во всю силу глазами. Я сомкнул веки, чтобы её не видеть.

— Можешь сегодня прийти в мою хижину, — сказала Яра, когда от костра остались лишь угли.

— Твои мама и бабушка не будут против?

— Почему они должны быть против?

— А твой отец?

— У меня вместо отца дяди. Они сами пойдут в дома своих женщин и покинут их до рассвета — таков порядок. И тебе нужно будет уйти из-под моей крыши до восхода солнца.

Она зашагала прочь, бёдра её качались, косы извивались по спине, мелькали золотистые руки. Я остался сидеть у красных углей. Наблюдал, как женщины расходятся по своим хижинам; как мужчины смывают в реке пот от танцев и идут в дома своих женщин. Затем завалился на спину и разглядывал кусочек звёздного неба над джунглями, словно со дна колодца.

Ту ночь я провёл на горячей земле у кострища, а в дом Яры направился утром. Она стояла у бочки и мыла волосы в воде с разноцветными лепестками.

— Ты отведёшь меня в потерянный город? — спросил я.

Эта женщина снова смотрела на меня прищуренными глазами.

— Сегодня не могу: мы должны готовиться к празднику.

Я старался не глядеть на неё.

— Пойдём завтра?

— Да, завтра можно.

Я зашагал прочь, но вдруг обернулся.

— Что за праздник?

— В честь нашей великой сеньоры Журемы. Слышал о такой?

— Нет, никогда не слышал.

— Хорошо, значит, вечером вас ждёт знакомство.

Я кивнул и оставил её одну. Сел в тени переплетённых мангров, наблюдал за жителями деревни. Мужчины резали овощи для обеда, женщины выходили из джунглей с гроздьями фруктов. Потом они менялись — не было дел мужских и женских, каждый делал что хотел делать. Мне казалось, они не живут, а играют. Разговаривают голосами, полными мёда. Сморят кокетливо, напевают и постоянно дотрагиваются друг до друга. Один из индейцев заметил мой взгляд и устроился рядом.

— Меня зовут Кунамбебу.

Я назвал своё имя.

— Что ты пишешь? — спросил он.

— Письмо моей жене Агнес.

— Что такое «жена»?

Я постарался объяснить так, чтобы ему было понятно:

— Когда девочка вырастает, родители передают её другому мужчине. Этот день передачи называется свадьбой. Священник…

— Кто такой священник?

— Человек, который представляет на земле интересы Бога.

Индеец поднял чёрные брови. Я продолжил:

— …Священник объявляет при всех, что теперь эта женщина принадлежит этому мужчине, она его жена. Супруги надевают кольца друг другу на пальцы и носят их до конца жизни.

Кунамбебу взял мою ладонь и начал разглядывать золотое кольцо, которое ты надела на мой палец, Агнес.

— Для чего оно?

— У всех по-разному. Мне оно напоминает, что я должен хранить верность.

— А если мужчина разлюбит? Или женщина разлюбит?

— Они всё равно остаются вместе.

— Зачем?

— Так обещали друг другу.

Индеец наморщил лоб и потёр шею.

— Здесь всё иначе. Нас держит вместе только любовь. Когда она исчезает, распадается пара.

— А как же дети?

— За них отвечает семья матери. Все дети живут в доме старшей женщины рода. У каждого взрослого имеется своя хижина, где он проводит ночи с тем, кого любит. У нас есть и общая мать — Тамайя. Её имя означает «Та, кто играет на флейте жизни». Она выкупила себя из рабства и основала нашу общину. Хочешь с ней познакомиться?

— Конечно!

— Но сначала я отведу тебя к дереву, которое врастает в небо.

Вместе с остальными мы пообедали кашей на кокосовом молоке и орехами. Затем Кунамбебу повёл меня в гущу джунглей, к огромному баобабу. На его ветвях сидело множество попугаев — почти все парами, лишь немногие поодиночке.

— Здесь мы подбираем перья и привязываем их к волосам, — произнёс индеец.

— Для чего?

— Чтобы видеть во сне то, что видели птицы, когда летали.

Потом он повёл меня поплавать в озере под козырьком пещеры. Мы вернулись в деревню соломенных хижин под вечер. Кунамбебу, как обещал, проводил меня в дом Тамайи — Той, кто играет на флейте жизни. Там, в пронизанном солнечными полосами полумраке, я встретился с самой красивой женщиной, которую когда-либо видел. Она сидела на циновке в простом белом платье, на её коленях копошился голый упитанный мальчик. Пытался ухватить её серебряные бусы, а она его дразнила.

За нами в хижину вошла молодая селянка и забрала младенца — он сопротивлялся, вцепился в одежду Тамайи. Женщина унесла ребёнка и поставила заслонку на дверь: полумрак сгустился. Тамайя встала с лёгкостью девушки, принесла кувшин и три глиняных чашки, наполнила одну и протянула мне с поклоном. Я взял чашку: мутная жидкость в ней пахла чем-то забродившим.

— Этот напиток расслабляет ум, но не портит сердце, как ваши. Тебе нужно выпить его до дна, чтобы ты почувствовал себя дома, — сказала Тамайя на великолепном английском.

Я в удивлении раскрыл глаза. Она засмеялась, я заметил её крепкие белые зубы.

— Ты ведь знаешь, что ты уже дома, — Тамайя перевела взгляд на Кунамбебу. — Или он ещё не знает?

Я притворился, что сделал глоток. Поставил чашку на пол. Гадал, сколько лет может быть этой женщине: сто? сто двадцать? Глаза её утонули в морщинах, но сверкали, как у молодых, которые жаждут жизни. Спокойствие и отвага овладели мной в её присутствии.

— Мой дом в Англии, — произнёс я. — Здесь я ищу потерянный город. Яра, женщина вашего племени, сказала, что знает к нему дорогу.

Тамайя кивнула.

— Она знает. Путь в этот город — один из самых трудных, какие бывают на свете.

— Почему?

— Он начинается на развилке, где хотя бы раз в жизни бывает каждый. Перед путником открываются две дороги. Одна ведёт по залитой солнцем равнине, другая — в тёмную чащу. Странник сначала пробегает взглядом по первой дороге — видит даль, там всё понятно. Переводит взор на вторую: а что в дебрях? Ведь там может быть что угодно. В этот миг и решается, счастливой будет судьба или несчастной. Единственный ключ к счастливой судьбе — это смелость. Погибель ждёт тех, кто пошёл по равнине; туда, где заранее всё известно. По той дороге идёшь, перебираешь ногами, но остаёшься на одном месте. Сколько ни шагай — вокруг будет равнина с небольшими холмами: вверх-вниз, но вид всё тот же. Странствие прекращается, когда кончаются силы. Путник падает замертво на дороге, его закапывают на обочине те, кто идёт за ним следом.

Она указала на меня пальцем.

— Ты ведь тоже мог остаться в своём каменном доме; каждый день видеть и делать одно и то же. Мог бы никогда не покинуть твою страну людей жестоких и диких. Но ты выбрал путь, который мало кто выбирает — ты пошёл в дебри. Потому скоро на тебя свалится такое счастье, о котором ты и мечтать не смеешь. Каждый, кто ступает на сложный путь — путь в неизвестное, получает помощь. Сам посуди: ты был без денег и нашёл деньги. Терпел великий зной нашей земли, тягость дней и однообразие джунглей. Твой предательский ум шептал тебе: «Вернись туда, откуда пришёл. Ещё не поздно». Он шипел тебе, высовывая раздвоенный язычок: «Всё напрасно. Ты не найдёшь, что ищешь. Заканчиваются еда и патроны. Поверни назад, спасись». Так?

— Да.

— Но ты шёл дальше, потому что слушал сердце. Оно тянуло вперёд, заставляло рубить ветви, мочить ноги в реках, простукивать землю палкой, чтобы не угодить в трясину. Однажды ты разжёг огонь, и на его треск пришла Яра. Ведь так было?

— Да. Откуда вы знаете?

Лицо Тамайи оживила озорная улыбка.

— Так всегда бывает. Моя Яра привела тебя домой, но ты ещё не дома.

Она кивком указала на чашку.

— Выпей и расслабься.

Я поднёс чашку ко рту: в этот раз запах жидкости показался мне приятным. Сделал глоток: вкус напитка напоминал рисовый пудинг.

— Почему вы называете мою страну жестокой и дикой? — спросил я Тамайю.

— А ты со мной не согласен?

Я покачал головой.

— Прежде чем прийти сюда и основать общину, я странствовала, как должен странствовать каждый. С кем только не сталкивалась в этих лесах: с мамелюками — беглыми невольниками-мусульманами, легендарно жестокими; с бандейрантами — охотниками за рабами, отпрысками индейских женщин и белых пиратов. Видела аймурес — нелюдимов из дебрей, которые уничтожали плантации сахарного тростника и какао. Но таких дикарей, как европейцы, я не встречала никогда в жизни.

Не для того миллионы лет бесконечный дождь наполнял океан, чтобы поверх его вод эти люди прибыли сюда на больших кораблях и сказали, что эта земля принадлежит им. Решили навести порядок в нашем раю и заодно его ограбить. Такие красивые, такие сильные, но несчастные, алчущими глазами они выискивали, чем бы здесь поживиться. Вырывали золото из ноздрей и мочек индейцев, как если бы золото могло сделать кого-то богаче. Отбирали у джунглей деревья. Сажали в клетки обезьян и попугаев, увозили на свою землю, чтобы там забавляться ими.

Возвращались сюда с пустыми руками, с каждым разом их число прибавлялось. Наша радость сводила с ума дикарей-европейцев. Они глядели на простую жизнь местных и злились. Их священники с унылыми лицами говорили нам: усмиряйте порывы своего тела. Твердили молодым мужчинам: не желайте женщин; нашему богу не нравится, когда свободные взрослые люди занимаются друг с другом любовью. Женщинам внушали: целоваться и танцевать у костра неприлично. Женщина должна быть тихой и слабой. Закрутите волосы в тугие причёски, закройте тело одеждой. Отдайте мужчинам свои луки и стрелы, зашейте разрезы на юбках, чтобы стало невозможно бегать. Сидите дома. Зачем вам рисковать и бродить по джунглям?

И у этих белых дикарей получилось: они сделали слабыми сначала своих, а потом и наших женщин. Чужаков стало так много, что я поняла: единственный способ спасти тех, кто хочет спастись — это затеряться в дебрях. Для всего, что не желает быть найденным, тропический лес — лучшее место, чтобы спрятаться. Змеи, ягуары, кайманы стоят на страже нашего рая. Корни могучих деревьев разрывают дороги, ливни размазывают по земле реки; пауки плетут такие паутины, что ни один мачете их не разрубит. Я укрыла своих людей в месте, куда дикарям, которые идут по стрелкам и живут по стрелкам, не пробраться. В нашу деревню приходит только тот, кто достоин, и только за кем-то из нас следом. Тебя привела Яра. Ты наконец дома, Перси. Среди атлантов, в потерянной Атлантиде. Отпусти, дай исчезнуть всему, что было раньше. Вкуси сладость нашего простого счастья. Убедись, что твоё тело — всего лишь временный сосуд для очень древнего духа. Советуйся с этим духом — он всё знает. Он лучше всех знает, что тебе нужно.

Тамайя словно стянула моё горло невидимой нитью — я не мог произнести ни слова. Поклонился ей, мы с Кунамбебу вышли. Я бродил среди соломенных хижин и думал о том, что она сказала. Пошёл к реке, там меня встретила тишина ночного леса. На ветку села птица и принялась петь моим мыслям. Тяжёлое раскалённое солнце давно скрылось, но земля всё ещё была горячей. Я сел на песок и думал о тебе, Агнес. Ты живёшь, как ты хочешь? Или ты забыла чего хочешь? Или никогда не знала?

Я чувствую, как ты читаешь это, и твоё бледное лицо становится ещё бледнее.

До нашей свадьбы ты говорила, что тебе нравились скачки. У твоего отца был жеребец Кузнечик, а твоя мама всё время на тебя ругалась, потому что ты являлась домой только к ужину, растрёпанной и без шляпки. Что случилось со всем этим, Агнес? Почему ты, наездница, сменила седло на кресло? Почему у тебя в руках не вожжи, а набор для вышивания? Я украл у тебя радость настоящей жизни? Может быть, Тамайя права, и мы сделали слабыми своих женщин, чтобы нам было легче совладать с вашей силой?

Мои размышления прервал Кунамбебу. Он положил руку мне на плечо и сказал, что праздник должен вот-вот начаться. Я вернулся вслед за ним в деревню соломенных хижин.

После ужина индейцы принесли свои барабаны, но музыка и танцы не начинались. Все ждали Яру. Наконец она вышла из дома, но не в белом платье, а в расшитом перьями и кристаллами балахоне. В руках у неё была чаша. Селянки тут же построились за ней в форме крыльев бабочки. Мужчины заиграли на барабанах. Яра шла впереди, за ней танцевали женщины, рисуя своими телами взмахи гигантских крыльев. Кто-то бросил в огонь пыль из мешочка, и в небо поднялись искры. Яра с женщинами трижды обошла костёр, приблизилась ко мне, села передо мной на колени. Все затихли.

— Познакомься, это наша священная сеньора Журема.

Она протянула мне чашу. Я заглянул в неё — там была чёрная жидкость.

— Это и есть сеньора?

— Да. Впусти её в себя, и она покажет твои истинные желания. Но главное: ты увидишь, как их исполнить. Она откроет тебе все твои неприрученные страсти. Дотронется до твоих ран, чтобы ты потом сам залечил их. И если ты ей понравишься, она покажет, где сияет твоё солнце.

— Моё солнце?

— Где находится сокровище, для которого ты предназначен.

Яра вытянула руки, чаша оказалась у моей груди.

— Я выпью это, но завтра ты отведёшь меня куда обещала.

Она кивнула.

— Отведу.

Все разом забили в барабаны. Я взял чашу из рук Яры и выпил. Вкус был перечный, скорее горький, чем сладкий. Сеньора Журема горячим комом прокатилась по моему горлу и упала в желудок. Я завалился на спину, мои веки сомкнулись. В темноте под ними я отгонял блестящих бабочек и брёл по джунглям за лучом лунного света. Дорогу не нужно было прорубать — она сама передо мной появлялась. Я понял, что затерянный город близко, и побежал. Сияющих бабочек становилось всё больше. Бой барабанов нарастал и утихал. Я поглядел вверх и увидел, что звёзды упали с неба и повисли надо мной на цепочках. «Хорошо, — подумал я. — Будет ещё светлее».

— Эй, — кто-то позвал меня.

Я увидел Яру. Она стояла голой в окружении мутной сияющей дымки. Я дотронулся до неё и получил разряд, как если бы она была электрическим скатом. Но меня это не остановило, я дотрагивался до неё снова и снова. Разряды делались слабее. Наконец я обнял её, почувствовал её грудь своей грудью. Она повела меня за собой, но в этот раз держала за руку. Мы шагали, а бабочки вокруг нас увеличивались в размерах. Впереди, за деревьями, всё было залито светом.

— Вот он, драгоценный город, — сказал я ей. — Я так давно искал это место.

Мы вышли из джунглей и оказались… в деревне соломенных хижин.

Мои глаза открылись. Судя по солнцу, было время обеда.

— Нет, пожалуйста, ещё немного, — я схватил чью-то руку.

Повернул голову и увидел Кунамбебу. Он обмакивал пот с моего лица.

— Где Яра? — спросил я его.

— У себя в хижине.

— Чем она меня напоила? Что было в той чаше?

Индеец усмехнулся.

— Просто травы для сна.

Я вскочил и зашагал к дому Яры. Она сидела на крыльце и расправляла перья на стрелах. Заметив меня, она улыбнулась. Эта улыбка… Так, наверное, улыбались Анна Болейн и Елена из Трои.

— Ну что, нашёл свой потерянный город? — спросила она.

В тот миг мне сделалось ясно: всё, что мы ищем, находит нас само, если мы достаточно смелы.

Дорогая Агнес, я пишу тебе, чтобы попрощаться…