История Мартины

Марокканец сел рядом и указал на свои туфли:

— Нравятся? На них узоры из сказок. Мой отец брал книги в библиотеке Танжера, срисовывал картинки и шил обувь как у султанов.

— Красивые, — кивнула София.

— Ещё был: эти туфли хватали, едва отец выставлял на прилавок готовую пару. После школы я болтался у его мастерской и разглядывал покупателей: все они были авантюристы, жили ярко, весело и опасно. Можно сказать проще: все они жили. Однажды у прилавка отца я заметил испанку в капитанской фуражке и побрёл за ней через рынок. Толпа сжимала нас, крутила, качала. Незнакомка обернулась и схватила меня за руку:

— Зачем за мной увязался?

Моё сердце вспыхнуло тысячью искр, будто охапку бенгальских огней запалили разом. Я онемел. Лицо Мартины расслабилось, она засмеялась.

— Когда-нибудь плавал на яхте? — спросила ласково.

Я покачал головой.

— Хочешь? Это очень опасно.

Я кивнул и почему-то всхлипнул.

По пути до пристани Мартина щекотала мою ладонь мизинцем и разглядывала острыми, как ножницы моего отца, глазами. В порту шагнула с деревянного пирса на свою яхту и подала мне руку. Я замер: позади меня гудел город, ветер окутал нас запахом жареных сардин и апельсинов, в чёрной воде качались золотые блики, словно кто-то жёг костры на дне бухты. Это был волшебный момент. Неведомая радость овладела мной: я прыгнул на яхту и сбил с ног Мартину — её свёрток с туфлями полетел в воду. Я нырнул за ним, в глухой невесомости нащупал папины туфли. Вдруг чья-то рука схватила меня за ворот и выдернула обратно. Мартина потом уверяла, что не притрагивалась ко мне, но я ей не верил. Мы подружились с той ночи.

Дарий с ностальгией посмотрел на Софию.

— Ты мне её напоминаешь. После школы я мелькал перед глазами отца, давал матери себя накормить и бежал к порту. По пути воровал с прилавков сладости для Мартины. Она нажимала на кончик моего носа: «Глупый, никогда не привязывайся к капитанам», а я прятал в её ладонь растаявшую конфету. Это Мартина познакомила меня с верёвками, парусами и впервые вывела в море — вот где я тысячу раз ошибался. «Спотыкается только тот, кто идёт», — повторяла она и разозлилась на меня лишь однажды, когда я завалил на бок её «Терпсихору».

— Ты смышлёный мальчик. Что случилось? — Мартина трясла меня за плечи в каюте.

— Не знаю. Когда касаюсь штурвала, руки дрожат, а сердце колотится…

Она помрачнела:

— Любое сильное волнение — это воспоминание.

Я хлопал мокрыми ресницами.

— Дай имя тому, что тебя взволновало.

— Дать имя? — обомлел я.

— Да. Просто дай имя, — Мартина задумалась. — Отец поручает тебе разносить по домам заказы? Представь, ты принёс туфли какому-то человеку, но его не было дома. Пакет забрала жена и забыла сказать мужу. Покупатель разозлился, что не получил свою пару, пожаловался твоему отцу — и тебе досталось. Что почувствуешь?

— Ярость.

— А теперь дай имя причине ярости.

— Несправедливое обвинение.

— Отлично! Когда у волнения появляется имя, оно теряет половину власти. Дальше нужно сказать себе: «Всё, что лишает меня покоя, уже случалось раньше» и постараться вспомнить. Замечай, что с тобой происходит, и не вини себя за ошибки. Запомни: мы все здесь бродим кругами, пока не найдём выход.

Спустя месяц Мартина уплыла в Сенегал. Я рыдал на причале, разглядывая в воде свои ноги, и вдруг вспомнил: я так же разглядывал их пять лет назад, но тогда они были в песке — я упал с жеребёнка. Мужчины по очереди сажали сыновей в седло, чтобы поглядеть, из кого получится лучший всадник. «Твоему парню суждено всю жизнь ходить пешком», — сказали моему отцу, когда я свалился. Из глаз отца выбежал скорпион и меня ужалил. Шесть лет я носил в себе яд того взгляда и понял, почему не смог управлять яхтой: я поверил тем людям. Но заклятие спало, стоило мне задать вопрос: «Когда это было раньше?» и вспомнить.