Письмо женщины в татуировках

Я родилась на самой сухой земле в мире, где единственная капающая вода — это слёзы. Птицы не живут в нашей пустыне. Звери обходят стороной это место. Змеи не ползают, пауки не плетут паутины. Только мы, люди, непобедимые твари, построили там свои жилища.
Как мы оказались среди тех песков? Мой дед поначалу был плохим вождём и слабым воином. Когда на нашу зелёную страну напали, он повёл своё племя на земли, которые никому не нужны; которые называют адом — там мы и поселились.
Жить на изобильной земле просто, но простая жизнь делает дух мягким. Только испытания дают силу. Так мой дед, плохой правитель на земле щедрой, на мёртвой земле сделался вождём славным. Он придумал охотиться на росу. Ночью мы ставили ловушки и по утрам собирали воду. Он научил нас делать лёгкие копья и луки, которые далеко стреляют. Показал, как строить дома из тростниковой соломы. Места в тех домах было ровно столько, сколько человеку нужно — не больше, не меньше; оттого каждый обитатель такого дома был счастлив.
Многие тайны мой дед постиг в нужде. Стал сведущ и рассудителен, научился колдовать и предвидеть. Из вещего сна он узнал про лес вдалеке, где растут деревья, у которых ещё нет названий. Ходил туда один, не рисковал больше ничьей жизнью. Мы подолгу ждали его, а когда отчаивались ждать, он возвращался. Приносил с собой мёд диких пчёл, густой и кислый. На плечах его всегда сидело по попугаю. Однажды дед принёс несколько блестящих горошин. Сказал, что за лесом находятся горы, из которых вытекают дикие, полные золота реки. Он начертил на песке карту, а на следующий день умер. Тогда мой отец превратил рисунок деда в татуировку на своём теле. Мой отец был весь в татуировках. Папа оставил на своей коже всё, чему научил его мой дед, чтобы править так же мудро и справедливо.
Когда и для моего отца пришло время умереть, он велел мне, единственной наследнице, сделать такие, как у него, татуировки. С тех пор я ношу на себе все на свете секреты. Какое бы испытание ни посылалось моим людям, я обращалась за помощью к этим узорам. Водила по ним пальцем, и ответ сам собой появлялся.
Мой народ любил меня и уважал, я правила целое десятилетие и правила хорошо. Но однажды ко мне в дом пришла самая старая женщина племени. Посмотрела на меня взглядом, где один век теснил другой, и вздохнула. Из уважения я ждала, пока она заговорит первой.
— Когда ты выйдешь замуж? — спросила гостья. — Кто будет вождём после тебя? Нам нужен наследник.
Я поняла, что она права: хоть моё солнце ещё всходило, до зенита оставалось совсем немного.
— Не волнуйся, Тукурумби, — сказала я ей. — Завтра позову лучших воинов нашего племени и выберу себе мужа.
Старуха зацокала языком, затрясла головой.
— Так не получится.
— Почему?
— Чтобы твои дети были великими, ты должна найти того, кто тебе равен.
Я в растерянности принялась разглядывать татуировки. Водила пальцем по чёрным линиям, но ответа не находила.
— Дед и отец мне этих знаний не передали. Тукурумби, скажи, как мне найти равного?
Она поглядела на меня, её левый глаз слегка косил.
— Ни твой дед, ни отец сами не встретили тех, кто для них был создан. Свою истинную половину редко кто встречает. Так задумали хитрые боги во времена, когда песок нашей пустыни ещё был горой на другом континенте. Боги сидели на пике горы и жаловались друг другу, что люди стали слишком сильными, оттого их больше не почитают. Чтобы ослабить людей, они решили разделить каждого на две равные части и раскидать по разным концам света. Поэтому, чтобы найти человека в точности своего размера, нужно покинуть дом и отправиться на незнакомые земли, начать скитаться и внимательно, — старуха подняла палец, — внимательно разглядывать каждого по дороге.
— То есть мне нужно уйти? Оставить моё племя?
— Да. Кто хочет найти, должен искать, дочка.
Я посмотрела в окно: ветер играл с солёным песком. Тишина была такой, что я услышала шорох, с которым солнце ползло по небу.
— И как мне узнать его? Как я пойму, что это он?
— Он появится и станет как родной. Сразу. С ним всё будет легко. Тебе не нужно будет нагибаться к нему, не нужно будет до него тянуться. Ваш шаг будет нога в ногу. Не позади, не впереди — он будет такой же, как ты. Такой же. И вблизи, и вдали вы будете видеть одно и то же. Если его ранят, ты захромаешь. Он схватится за грудь, если у тебя заболит сердце. Вы будете по очереди то сила, то слабость. С первым же поцелуем вы сольётесь в единое целое и поймёте, что по отдельности вам уже невозможно. Тогда срастётесь и будете жить одной общей жизнью. Начнёте передвигаться по миру быстрее. Станете питать великие замыслы, обладать несказанной мощью. Иди, дочка, не теряй времени. Ни с кем не связывай себя накрепко, пока не встретишь такого. Сколько бы ни потребовалось — жди, и он появится на твоей дороге. А если поспешишь и свяжешь себя не с тем, навсегда лишишься приготовленного для тебя подарка.
Тукурумби покинула мой дом. Я спрашивала себя: «Куда мне пойти? Где найти свою половину?» Взгляд упал на татуировку с картой, которую когда-то нарисовал на солёном песке мой дед, а потом мой отец — на своём теле. Так получила ответ. Сняла с себя тяжёлое ожерелье правительницы и отнесла его в дом старухи Тукурумби, надела на её шею. Сказала с закрытыми глазами, чтобы не позволить слезам выпасть:
— Я покидаю вас. Когда поймёшь, что умираешь, передай ожерелье тому, кого считаешь достойным. Пусть будет вождём, пока я не вернусь с себе равным.
В знак благословения Тукурумби положила на мою голову свою мягкую от морщин руку.
— Ступай, дочка. Ты справедливо занимаешь место правительницы, потому что в тебе живёт смелость.
Я облачилась в своё самое простое платье, взяла сумку с необходимым и ушла с мёртвой земли, которую наше племя наполнило жизнью. Оглядывалась на круглые хижины из тростниковой соломы, на загоны с чёрными индюшками; на ловушки для росы, расставленные по пустыне. Когда смотрела назад, мой шаг замедлялся. Тогда я решила глядеть только вперёд, чтобы идти быстрее.
Петляла меж дюн, брела кругами по хрустящей соли. Сверялась с картой, луной, созвездиями, с запахом ветра. Наконец приблизилась к тёмному лесу и вошла в него — он оказался страшнее, чем в рассказах деда. Шла наугад — только годы спустя поняла, что это и была правильная дорога. Утопала в трясине и сама себя вытаскивала из трясины. Наблюдала за зверьём, чтобы понять, какие ягоды лучше не трогать, а какие есть можно. Съедала что-нибудь неизвестное и слушала своё тело: выживу я или нет? В такие моменты каждый удар сердца был как раскат грома. Я выживала и шла дальше. По ночам мне было страшно и одиноко. Утешать меня было некому — я сама себя утешала. Хотелось кричать от холода и от боли — и я кричала. Потом сама себя обнимала, свернувшись на мху клубочком.
Худая, исцарапанная и покусанная, я наконец вышла из леса. Стоя на мягкой траве, увидела сверкающие вершины гор и поняла: я родилась для того, чтобы в этом дне оказаться. Зашагала по долине на слабых ногах. Переходила через реки, про которые рассказывал дед. Видела, как на дне сверкает золото, и шла мимо. Срывала фрукты с деревьев, что росли у дороги; спала в тени, наблюдала за бегом облаков, отдыхала.
Постепенно вернулся румянец, раны от острых сучьев зажили. На пути мне начали встречаться мужчины. С каждым я останавливалась поболтать. Сначала в них глядела, а потом в себя глядела, как в лесу, когда съедала неизвестную ягоду и ждала: отравит она меня или не отравит.
Первый мужчина не понимал моих шуток и обижался. Я пошла дальше и встретила другого. Этот нравился мне, но был всё время занят — всего себя отдавал делам, мне доставались лишь крохи. Я пошла дальше и встретила третьего. Этот вспыхнул ко мне таким жаром, что напустил на себя холод. Так и остался сидеть в своей башне, дрожа от страха, что я могу сделать ему больно. Я пошла дальше и столкнулась с четвёртым, но у него уже была женщина — я поняла это по его одежде. Он признался, что живёт с ней, но ищет кого получше. Я пошла дальше, и путь мне преградила старуха. Она напомнила мне Тукурумби, которая далеко за лесом носила моё ожерелье. Женщина пригласила меня в свою хижину из толстых брёвен. Угостила хлебом и густой сметаной. Обернула мои плечи шалью из овечьей шерсти.
— Что ищешь здесь, дочка?
Она разглядывала меня. Её левый глаз слегка косил.
— Мужа, — ответила я, запивая хлеб травяным чаем.
— И как? Встретила кого-нибудь подходящего?
— Пока нет.
— И не встретишь.
Я застыла с куском за щекой.
— Почему?
— Потому что ищешь. Ты должна просто идти и наслаждаться дорогой.
— Но как я могу не искать его, если мне нужен муж, а моему народу — правитель-наследник?
— Это кто сказал?
— Самая старая женщина племени.
— И ты сразу пошла искать?
— Да.
— А её сделала правительницей вместо себя?
— Да.
— У неё ведь есть сыновья, племянники, внуки?
— Да… — мои губы задрожали от страшной догадки. — Выходит, она обманула, и у меня нет никакой второй половины?
Хозяйка хижины развела руками.
— Что поделать? Трон всегда доставался или обманщикам, или достойным.
Она поднялась, убрала со стола тарелку с хлебом, который я не доела.
— Вернёшься в свою пустыню?
Я покачала головой.
— Нет, пойду дальше, в горы.
— Тогда оставь себе шаль, там холодно, она тебе пригодится.
Я покинула её дом, но через пару шагов развернулась и постучала в дверь.
— Откуда вы знаете, что я пришла из пустыни?
За дверью было тихо, словно старуха исчезла.
Я направилась к сияющей вершине, которая меня манила. Думала: «Если нет никакой второй половины, а своё племя я потеряла — получается, я свободна». Перестала глядеть на карту-татуировку и сама выбирала дорогу. Видела, как маленькие реки впадают в большие. Пила сладкую воду из родников, вдыхала эвкалиптовый воздух и молочный запах кукурузных початков. Наблюдала, как олени галопом пересекают равнины, как охотятся ястребы, как индейцы засеивают свои земли. Шла мимо лимонных садов, через плантации сахарного тростника и ананасов. Я, рождённая в пустыне, и представить не смела, что мир может быть таким красивым.
Останавливалась в домах селян. Дремучий лес научил меня лечить раны, и я лечила. Меня начали приглашать из хижины в хижину, из деревни в деревню. Там я убедилась, что нет чужих людей, есть просто люди. Я прекратила быть собой и стала ими. Спокойно и отстранённо я наблюдала, как появляются в этом мире и как из него уходят. Умирающие старики хватали меня за руки: «Я понял, только сейчас понял, что неверно потратил своё время. Женщина в татуировках, помоги мне пожить ещё немного». Но я была бессильна перед смертью, и с горечью в сердце эти люди уходили в чёрную бездну. Селяне плакали, омывали тело своего мертвеца, клали на его грудь золотую тарелку, закапывали под землю и жили так, как будто эта страшная смерть ничему их не научила. В своё время они тоже уйдут с ужасом в глазах. Лишь немногие умирают красиво. Я видела и таких. Лица их были лёгкими, смерть была им в радость. Они знали то, что мне лишь предстояло узнать, но тогда свой секрет с собой уносили. После смерти таких людей в их домах словно гас очаг. Родственники блуждали по комнатам и сталкивались меж собой, как если бы наполовину слепли.
Много дней мне пришлось провести в дороге, прежде чем я забралась на вершину. Бескрайняя земля с пятнышками от облаков открылась моему взору. Я с восторгом разглядывала сочную сияющую долину. Никогда прежде я не чувствовала себя такой счастливой.
Решила спуститься по другому склону горы. Там меня уже ждали: слава неслась впереди меня. Каждый хотел поговорить с женщиной, которая несла все знания мира в своих татуировках. Я ела с людьми хлеб и сладкие дыни, лечила их травами и вопросами, ложилась спать в их домах, которые пахли дымом.
— Куда ты идёшь? Останься с нами.
— Не могу.
— Почему?
— Сердце зовёт меня куда-то. Когда перестанет звать — я останусь.
Я шла дальше, и в каждом моём шаге было блаженство.
Однажды в месте, где ветер пах солёной водой, ко мне подошла древняя старуха с гребнем. Её левый глаз немного косил, точно как у Тукурумби и женщины в горах, которая укутала мои плечи шалью.
— Позволь, я расчешу тебе волосы, — сказала мне незнакомка. — Там у тебя много листьев и перьев.
Я села на траву, она встала позади меня. Нас окружили дети. То, что старая женщина вычёсывала из моих волос, она клала в детские ручки. Я привыкла, что люди заботятся обо мне, потому ни о чём её не спросила. Только сказала:
— Спасибо.
А она мне в ответ:
— Иди. Ты уже близко.
— Близко? К чему?
Старушка не ответила. Воткнула гребень с сапфиром в свой седой пучок и скрылась.
Я зашагала дальше по своей дороге и через несколько дней увидела океан. Наконец поняла, куда стремятся все реки. Они с такой радостью отдавали себя этой мерцающей бесконечности, что и мне захотелось поступить так же. В порту я заметила большой корабль. Мне сказали, он вот-вот отправится на другой берег океана, чтобы отвезти дары этой земли на чужую землю.
— Что там, в тех краях? — меня жгло любопытство.
— Там люди строят красивые дома и многое знают.
Я нашла капитана и попросила взять меня в плавание. Он был рад услужить знаменитой женщине в татуировках. Сказал:
— Будьте готовы, мы отчалим утром.
Вечер я провела на берегу. Луна отражалась в воде. Волны накатывали и уходили. Я села на тёплый песок и вдруг услышала за спиной шаги. Кто-то сел со мной рядом.
— Какая хорошая ночь, — сказал незнакомец.
Я поглядела на него и вздрогнула. И он вздрогнул. Шум воды затих. Город позади нас замер. Огни, луна, звёзды — всё погасло. В полной тишине и темноте для меня сияло лишь лицо напротив. В его глазах я видела, что и моё лицо для него сияло.
Он улыбнулся и спросил, откуда я, и почему у меня столько татуировок. Я рассказала ему историю своего деда, плохого воина, которому пришлось вести свой народ в пустыню, сверкающую от соли. Рассказала, как меня обманула старуха Тукурумби. Поведала ему про мой путь через страшный лес, про подъём на гору, про решение спуститься по другому склону и нести свои знания людям.
— На рассвете поплыву вон на том корабле через океан, — сказала я и почувствовала, как кольнуло сердце.
— «Мария-ла-Рехиа» — отличное судно. Неделю назад я приплыл на нём в этот город.
Он оказался родом с того края света, куда я собиралась. От него я узнала, что на том берегу жилища крепкие, с толстыми стенами. В домах полно вещей, и стоят тяжёлые музыкальные инструменты. А женщины пудрят лица белым порошком, чтобы скрыть свой настоящий цвет кожи.
— Зачем? — спросила я.
Он пожал плечами.
— Там все хотят казаться кем-то. Поэтому я уплыл оттуда.
Я улыбнулась.
— Здесь такие же люди. Разница в том, что живут не в красивых домах, а в хибарах.
— Я бы хотел побывать в пустыне, где ты родилась.
— А я хочу увидеть твой мир, хоть он странный, как твоя одежда — в ней всё так сложно.
Я разглядывала его жилетку с цепочкой и куртку со множеством пуговиц и воланов; а он не сводил глаз с моих татуировок и расшитого платья. Расспросил, что значит каждый узор и рисунок.
Ночь медленно переползала за лес. Небо над бухтой сделалось золотистым. Первые лучи солнца воткнулись в нас, как иголки. Порт просыпался. По пристани начали таскать ящики, катать бочки. По мощёным улицам города застучали копыта, заскрипели повозки. Чайки принялись парить над волнами в поисках завтрака. Я разглядывала его лицо, не могла оторваться. В бликах зари увидела, что волосы у него светлые, а глаза — голубые. Он также внимательно разглядывал мои чёрные глаза и золотистые косы; мою шею, ступни и руки в татуировках.
Раньше я бы не отважилась первой поцеловать мужчину, а его поцеловала. Едва мои губы коснулись его губ, всё поплыло. Я наблюдала за миром из-под ресниц и не видела мира — он вокруг нас сиял и вращался. Мы сделались едины, как стрелки часов в полдень, и мне стало ясно: это нас с ним когда-то давно разрезали боги, как варёное яйцо волосинкой.
Я оторвалась от его губ. Он обхватил меня горячими руками, словно боялся, что я исчезну.
— Я могу остаться и отвести тебя на мою землю, — сказала я.
Он замотал головой.
— Нет! Нет! Это я поплыву обратно. Покажу тебе красоту, созданную человеком.
Но мы не отправились ни на мою родину, ни в его мир. Мы ушли в другие страны. Я скоро расскажу тебе о них, а это письмо пишу, чтобы ты знал: всё в той легенде — правда. У каждого на этом свете есть половина, но встретит её только тот, кто…»

На этом послание обрывалось. «…Кто идёт по своей дороге», — дописала карандашом Ханна и вложила в конверт письмо женщины в татуировках.