История Пласидии

Моя истинная жизнь началась с того, что Фелипе бросил меня и исчез в джунглях. Мне было грустно, дочка, мне было очень грустно. Я оказалась никому не нужна: не о ком было заботиться, некому отдать своё время. Я брала на воспитание чужих детей, ухаживала за стариками, но тоска по-прежнему съедала мне сердце. Когда от сердца остался кусочек размером с вишню, вождь нашего племени подошёл ко мне и горько покачал головой. «Иди в свой дом и там смотри в свою рану. Смотри, пока она не станет для тебя дверью», — было сказано мне. Я послушалась мудреца: заперлась в хижине и сидела в полном уединении. В первые дни хотела, чтобы в комнату заползла красноглазая змея и меня укусила. Хотела, чтобы баобаб завалился на мою крышу и раздавил мои кости. Был соблазн выбежать, отвлечься делами, но я заставляла себя сидеть на циновке. День уходил, приходила ночь. Потом её снова сменял день, чтобы ночь отдохнула. Со мной был лишь мой полумрак. Я ела, спала и снова садилась на циновку глядеть в свою рану.

Глядела. Глядела. Глядела.

Сначала мысли толпились в голове. Потом разбрелись, как тапиры по полю. Подходили ко мне маленькими шагами и по очереди брели через мою голову, от уха к уху. Одни мысли заставляли улыбнуться, другие — приносили слёзы. Но я не гнала их, я на них смотрела. Разглядывала, как жуков под лупой. Когда мыслям надоело бродить по моей голове, они ушли в сторону, где заходит солнце.

Я осталась сама с собой. Тёплое спокойствие сгустилось вокруг меня, словно я вернулась в утробу, где моей единственной заботой было дыхание. В утробе матери я была частицей Бога, той из трёх, что рождается и умирает; семечкой, которая станет деревом и других своими плодами накормит. Там, в утробе, я жить не боялась, но потом прошла через узкий проём и попала в людские руки — они-то и научили меня бояться жизни. «Ты некрасивая», — сказали они, и я поверила, что я некрасива. «Ты бедная, достойный мужчина на тебя не посмотрит», — услышала и сама на мужчин не смотрела. «Теперь ты стара для замужества, потому быть тебе одной до конца жизни», — я поверила и смирилась с тем, что у меня никогда не будет мужа. И всё время рядом со мной был кто-то, чтобы словом, жестом, взглядом указать мне моё место.

И вот теперь, под своей крышей, на своей циновке, я почувствовала, что впервые стала от них свободна. Если я всё ещё существую, значит, я нужна Богу. Он единственный, кому я должна хотеть чувствовать себя нужной. Так одиночество сделалось моим блаженством. В темноте, в пустоте, в безлюдье я впервые заметила собственное сияние. Я сияла, и этого света для меня одной было так много, что я захотела им поделиться с другими. Я вышла из своего заточения, глядела на людей и теперь видела, какие они на самом деле: кто называл меня старой, тот сам старости боялся. Кто называл меня немощной, тот хотел почувствовать себя сильным. Кто говорил, что я некрасива, тот сам ненавидел свой облик. Мне стало так жаль моих недругов, что я их полюбила. А потом вернулся Фелипе. По его глазам я поняла, что мой муж тоже проснулся. Он зашёл в нашу хижину и спросил:

— Ты не злишься на меня, Пласидия?

Я ответила:

— Если ты хотел уйти, почему я должна на тебя злиться?

Он сел на мою циновку.

— Я понял, для чего я. Знаю, чем могу быть полезен миру. Но для этого мне нужно жить там, где живут многие люди. Я хочу, чтобы ты пошла со мной. Ты подруга моего сердца. Хочешь пойти со мной?

— Хочу, — сказала я.

С тех пор каждый день, когда открываю глаза, спрашиваю себя, хочу ли я быть с ним. Он каждый день спрашивает себя, хочет ли быть со мной. Вместе нас держит только желание. Если однажды оно исчезнет, мы расстанемся, и мне не будет больно. Ты, надеюсь, уже поняла почему? Потому что я сияю сама для себя. В этом моя сила.